Лев Вершинин - Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

— Держите деньги в зубах! — кричали перекупщики в мегафоны.

— Сколько? — отвечали бедолаги, которые ничего уже не видели.

— Сорок тысяч за билет!

Фантоцци сунул в зубы новенький окровавленный банкнот в сто тысяч лир.

— Вот он я, дайте два билета. Деньги у меня в зубах!

Он стоял у фонарного столба, и вдруг тот внезапно ожил и с редкой ловкостью выхватил у него изо рта деньги — это был неаполитанский перекупщик, хитроумно загримировавшийся под фонарь.

— Подождите, сейчас принесу сдачу, — сказал фонарный столб.

— Билеты… дайте мне билеты.

Фантоцци удалось их вырвать после короткой, но ожесточенной борьбы.

— Дайте мне, пожалуйста, двадцать тысяч лир сдачи… мою сдачу… Мои двадцать тысяч лир!..

— Подождите, сейчас принесу сдачу, — раздались в ответ голоса перекупщиков, загримированных под водостоки, мотоскутеры, железные ограды.

— Подождите… подождите, — снова услышал он, а потом все заглушил циничный смех.

Фантоцци терпеливо прождал почти целый час, но затем стал подозревать неладное. Ведь за закрытыми окнами то и дело слышались клокочущие слова на неаполитанском диалекте, злая насмешка и брань. Ему хотелось плакать, и наконец он отправился в отделение карабинеров, чтобы подать официальную жалобу.

— Послушайте, — сказал он решительным тоном, — у меня обманом выманили двадцать тысяч лир неаполитанские перекупщики… сами знаете, они известные мошенники.

Зазвонил телефон.

— Подождите минуту, — извинился старшина-неаполитанец. — Алло? Где это случилось?.. Но разве можно взять в заложники восемнадцать человек сразу?! Хорошо, хорошо… Я весьма сожалею… — И повесил трубку. — Так что же вы хотите? — вежливо спросил он у Фантоцци, но тут снова зазвонил телефон. — Алло! Да… Что? Малолетние бандиты полностью разрушили школу?.. Хорошо. Может быть, пошлем полицейскую машину… Я говорю, может быть, потому что мы остались без машины… Они все брошены на борьбу с террористами… Поняли?

— Слушаю вас, синьор? — вновь обратился он к Фантоцци.

— Ну вот… вы же знаете, какие неаполитанцы жулики и прохвосты, — принялся он рассказывать в третий раз. — И я хочу подать официальную жалобу на тех, кто украл у меня двадцать тысяч лир.

Между тем раздавались все новые телефонные звонки. Старшине сообщили, что совершено нападение на членов правительства, а во дворец Монтечиторио подложена бомба.

— Итак, вы хотите подать жалобу на предмет мошенничества? Так ведь?

— Да. На изъятие мошенническим путем двадцати тысяч лир.

— Назовите имя мошенника.

— Имени я назвать не могу, я его не знаю.

— Как выглядел этот тип?

— Он замаскировался под фонарный столб.

Тут вошли карабинеры, раненные в уличных схватках, которые продолжались уже неделю.

У Фантоцци не хватило духу до конца изложить свою жалобу.

— Он был фонарным столбом… то есть казался фонарным столбом, но сам-то был мошенником неаполитан… э-э, большое вам спасибо и до свидания.

В воскресенье после полудня он дождался Сильвани у ее дома. Она спросила:

— Получили пригласительные билеты?

— Конечно, — ответил он. — Вот они! — И хлопнул себя по грудному карману, где лежали билеты.

— Покажите, — пропела Сильвани.

Он сразу же впал в панику — ему вовсе не хотелось, чтобы она увидела цену 10 000 лир и поняла, что это не пригласительные билеты.

— Одну минуту, — ответил он, смешавшись так, что вид у него стал жалкий-прежалкий.

— Чего же мне ждать? — Синьорина Сильвани вонзила в него сверлящий взгляд.

— Подождите, сейчас я… понимаете, никак не могу достать из кармана билеты.

Но Сильвани не отступала.

— Послушайте, Фантоцци, если вы вздумали обмануть меня и испортить мне такой прекрасный воскресный день, то я вас… я вас…

— Подождите, всего секунду, одну только секунду. Прошу вас! — умолял он, испытывая трагические предобморочные симптомы — руки словно две мочалки, рот полон слюны, лоб покрылся капельками холодного пота, в глазах какие-то видения. Загнанный в угол, он в отчаянии воскликнул: вот они! — и вытащил два билета, проданные ему неаполитанскими перекупщиками, неловко закрыв цифры большим пальцем.

— Хорошо, хорошо, — сказала она. — Ну так идемте же!

— Видите, я получил пригласительные билеты.

— Кто вам их дал?

— Мои высокопоставленные друзья.

Они вошли на стадион. Мошенник-неаполитанец всучил ему совершенно чудовищные места — за единственной на стадионе колонной.

Едва ввели мяч в игру, Сильвани проворковала:

— Фантоцци, сейчас мы всласть посмеемся над этими двадцатью двумя ненормальными, которые носятся за одним мячом… ведь мне на футбол наплевать!

— Я тоже пришел немного повеселиться, и мне на эту дурацкую игру нап…

Он не докончил — Каузио блистательным финтом обошел противника, и вместо «наплевать» из горла Фантоцци вырвалось отчаянное:

— Франкооооо, давай!

Сильвани с подозрением поглядела на него.

— Кто этот Франко?

Он снова впал в состояние полной прострации — обильное слюноотделение, ватные руки, — но все же каким-то чудом сумел вывернуться.

— Мой дальний… родственник, он болен и нуждается в моральной поддержке.

Синьорина Сильвани недоверчиво посмотрела на него.

И тут Антониони пробил штрафной удар.

— Гоооол! — посинев, словно отравленный ядом, завопил он и стал обнимать своего соседа слева.

— Что с вами, Фантоцци? — теперь уже крайне подозрительно спросила синьорина Сильвани.

— Ничего, ровно ничего… Я встретил старого школьного друга, которого не видел тридцать лет, и от волнения обнял его.

— Слава богу, — сказала она. — А я уж испугалась, что вы один из болельщиков, этих болванов тут тьма.

— Я? Как вы могли подумать, синьорина! Да я себе никогда этого не позволю!

Сильвани засмеялась, ее все больше веселила «эта дурацкая игра».

— Смейтесь и вы, Фантоцци, смейтесь… до чего нелепы эти двадцать два кретина, не правда ли?

— Да, вы правы, синьорина, они просто жалкие…

— Скажите, пожалуйста: они кретины.

— Да-да, они кре…

В этот самый момент в красивейшем прыжке Беттега головой забил второй незабываемый гол в ворота английской сборной.

— Гооооол! — закричал Фантоцци, взлетев с места словно ракета.

— Вы, конечно же, шутите, не так ли, Фантоцци? — сказала она, дергая его за рукав.

— Кто шутит?

— Ясное дело, вы… скажите же — они кретины.

И тут он света невзвидел от гнева.

— Это ты кретинка… козья морда… Я шутил, когда сказал, что пришел сюда посмеяться… Нет, я пришел сюда не посмеяться, я живу судьбой нашей славной футбольной команды, я живу судьбой нашей сборной, я без ума от нее, я влюблен в Каузио. Поняла, шлюха старая? — И он бросился вниз, в лес голубых флагов.

В одиннадцать вечера Пина начала поиски мужа — позвонила в Скорую помощь, в больницы, в морги, затем — карабинерам. Но он исчез, испарился.

А он тем временем с группой таких же бедолаг плясал огненный сальтарелло. Почти все они были в трусах и размахивали трехцветными знаменами и фьясками вина. А потом с плеском попрыгали в фонтаны. Ведь это была их великая победа, единственная после всех поражений в этой собачьей жизни.

Перевод Л. Вершинина.

Синьор Бамбаджи, ловко пролезший в вице-директора Акционерного общества, где служил Фантоцци, всеми фибрами души ненавидел графа Вирелли-Бокку за то, что тот был прирожденным Генеральным директором. И потому, когда синьору Бамбаджи после многолетних неустанных интриг удалось-таки свалить ненавистного соперника и тому из-за денежных афер и последовавшего за ними финансового краха пришлось бежать на Ближний Восток, Бамбаджи от счастья не мог заснуть две ночи подряд. Говорят, будто на утро третьего дня он пропел в ванной всю оперу «Кармен», изрядно, правда, фальшивя. Еще два месяца интриг, и синьору Бамбаджи был доверен другой ответственный пост — Административного делегата Акционерного общества «Импорт». Теперь он стал одновременно и Генеральным директором Акционерного общества «Экспорт», где работал бухгалтером Фантоцци, и Административным делегатом «Импорта», дочернего Акционерного общества. Итак, две должности сразу!

У бюрократозавров нередко случается, что в августе многие директора уходят в отпуск и тогда все внутренние бумаги подписываются не «исходящей» стороной (она находится на Порто-Ротондо), как это обычно бывает, а директором «входящей» стороны. Впрочем, в Порто-Ротондо письмо попадает примерно дней через пятнадцать, к концу директорского отпуска.

Секретарша директора «входящей» стороны кладет письмо в большой конверт с надписью «внутренняя почта». Что же такое внутренняя почта? Это верный способ затратить две недели на пересылку письма с одного этажа на другой.